— Вы последний тренер сборной страны, которой уже 30 лет нет на карте. С какими чувствами вспоминаете советскую эпоху?
— У меня хорошее восприятие того времени. Да, было трудно. Отец умер, мама разрывалась, чтобы прокормить нас с братом, и я шёл разгружать вагоны, хотя уже почти был игроком киевского «Динамо». Зато, как только меня взяли в основной состав, я уже получал 55 рублей. Была какая-то уверенность, что вылечат, выучат бесплатно, что ты будешь обеспечен работой... Но главное — была нравственность. А потом мы подменили понятия. То, что вчера считалось пороком, стало в порядке вещей. Фейковое время, фейковые герои. Важно не то, что ты делаешь, а как пропиарился. Ударил стулом кого-то по голове, ехал на скорости 150 км/ч и убил человека — и в телевизоре. Грязные фото с Дзюбой мусолят: рейтинги. Чем грязнее, тем привлекательнее.
Деньги стали работать против людей. В «Зените» (1996–1998 гг.) мы с игроками помогали строить храм в память о погибших ленинградцах, такая же история была и в московском «Динамо» (1987–1990 гг.), когда Евгений Леонов попросил помочь в восстановлении церкви возле «Ленкома». Это естественно. Неестественна другая «благотворительность». У нас в честь двух футболистов назвали турнир среди ребят из детдомов. Футболисты приехали, побыли и уехали. Даже по коробке конфет не дали мальчишкам!
— О ком речь?
— Не могу сказать. Воспитание «дворянское», то есть воспитывался во дворе. Я не сдаю. У меня есть скелеты в шкафу, но я не считаю чужих денег и наград. Наверное, мне это позволяет спокойно ходить.
— Бывают моменты, когда слышать слово «футбол» не можете?
— Нет. Это профессия, интерес, испытание. Футбол открыл мне мир, дал возможность не только не нуждаться, но и позволить иные прихоти. Я рад, что довелось играть с выдающимися игроками, что встретил столько людей, которые были выше, чем я, были ориентирами. Поэтому я всегда пытался служить футболу — и как игрок, и как тренер. И это даёт мне право говорить о том, что там происходит.